– О господи, нет! Не надо! – бессвязно бормотала Анна, чувствуя этот холод на своих руках, которыми поддерживала раненого, пытаясь согреть его. Она уже не воспринимала юношу как врага, она жалела его, как мать жалеет сына. Для нее он и был сыном, сыном Макса.
– Какая трогательная картина… – раздался издевательский голос у нее за спиной. – Ваша жертвенность, детка, переходит все границы!
Анна с гневом обернулась, узнав голос. Она инстинктивно наклонилась вперед, как бы пытаясь заслонить собой умирающего.
– Не стоит так стараться, дорогая, – продолжал насмехаться Налимов, – он уже труп.
Девушка почти не понимала смысла его слов, не сводя глаз с пистолета, который держал в руке подручный Налимова, ее знакомец Лазарев. До нее начало доходить, чья пуля оборвала жизнь несчастного, запутавшегося в своих страстях юноши. Кирилл не застрелился. Его застрелили. И сейчас она видела перед собой его убийцу. В голове Анны осталось место только для одной-единственной мысли. Она хотела, чтобы этот урод сдох. Немедленно, прямо сейчас, тут же.
Но ее желания было недостаточно. Налимов преспокойно продолжал улыбаться.
– Не стоит жалеть этого щенка, моя девочка. Он предал тебя, подставил, хотя и пытался, как я слышал, приукрасить суровую правду какими-то измышлениями. Надеюсь, ты достаточно умна, чтобы не поверить в сказки о его безумной любви к тебе.
– Пошел к черту! – четко сказала Анна, поднимаясь с колен.
Обмякшая рука Кирилла выскользнула из ее ладони. Она посмотрела на него в последний раз. Даже сейчас, уже мертвый, он продолжал смотреть на нее невидящими глазами. Мальчишка был негодяем, но его болезненная любовь была настоящей. Аня почти теряла сознание от усталости и шока, а кошмар все не желал заканчиваться.
– Нам пора, – деловито сказал Налимов. – Как мне известно, тебе удалось заполучить ковер. Теперь ты поможешь мне привести его в действие.
Анна подняла голову и посмотрела на него, как сквозь туман, и даже не двинулась с места. Налимов медленно, словно нехотя, протянул руку – или ей так показалось? – и ухватил ее за предплечье. Странное безразличие овладело девушкой. Умом – или тем, что от него осталось, – она понимала, что Налимов хочет ее напугать, хочет, чтобы она оказала сопротивление, закричала, начала брыкаться. И ее сопротивление послужило бы толчком для проявления насилия. Но она лишь вяло покачала головой. Это не было тщательно продуманным действием, она просто ничего больше не хотела, ей было все равно, что с ней будет. Она даже не боялась умереть.
Так же покорно она позволила вывести себя из леса и усадить в машину. Рядом плюхнулось что-то тяжелое и мягкое, обдав ее облаком пыли. Она безучастно отметила, что они достали ковер из автомобиля Кирилла, но никак не отреагировала на этот факт. Когда с другой стороны на сиденье взгромоздился Лазарев, машина тронулась с места. Анна качнулась вперед и больно стукнулась о спинку переднего сиденья, но крепкие руки подхватили ее и заставили откинуться назад.
– Босс, она вот-вот грохнется в обморок, – обеспокоенно проговорил Лазарев.
– Ничего. Оставь ее. На месте придумаем, как привести ее в чувство. Она нам еще понадобится, – донеслось до Анны, как будто сквозь сон. Это было последнее, что она услышала. Спасительная темнота поглотила ее, защитив мозг от близко надвинувшегося безумия.
Она очнулась от холода и от резкого удара по лицу. Открыв глаза, девушка поняла, что стоит возле машины. Хотя «стоит», это, пожалуй, слишком громко сказано. Она практически висела на Лазареве, а Налимов методично и с чувством хлестал ее по щекам.
Все они находились в пустом дворе, огороженном высокой каменной стеной. Лишенная растительности голая земля наводила уныние. Анна узнала дом, куда ее доставили после так называемого побега из поезда. Налимов привез ее в свое логово. Сознание девушки начало проясняться. Она отметила, что ворота хотя и заперты, но никем не охраняются. Налимов не желал лишних свидетелей. Это естественно, подумалось Анне, ведь ему придется убить ее, когда он получит то, что хочет, а такие дела лучше проворачивать без свидетелей. Она и за жизнь Лазарева не поставила бы и гривенника, только он, похоже, ни о чем не подозревал.
Все окна в большом доме были темными. Все, кроме одного, на первом этаже, справа от входной двери. Внутри, в помещении, за окном виднелся свет. Он показался Ане необычным, странно мерцающим, как будто неуверенным. Она догадалась, что это горели свечи.
«Они успели неплохо подготовиться», – лениво подумала Анна. Ей было неинтересно, как скоро наступит развязка, только бы поскорее. Подгоняемая не слишком вежливыми тычками в спину, она поднялась на крыльцо. Она и рада была бы двигаться резвее – ее спина от ударов превратилась в один большой синяк, – но ноги слушались с трудом, перед глазами все кружилось.
Ее втолкнули в большую комнату, абсолютно пустую, если не считать камина, в котором лежали остывшие полуобгоревшие поленья. Раджпутский ковер был уже расстелен на полу, вокруг него горели десятки свечей. Анна насмешливо фыркнула: дилетанты почему-то всегда уверены в том, что свечи – непременный атрибут колдовства. Глупость, конечно.
Ей не предложили стула – его попросту не было в комнате, – и Анна опустилась прямо на пол возле стены, устало вытянув вперед ноги. Лазарев и Налимов остановились рядом.
– И что теперь? – спросила девушка, не глядя на своих мучителей. – Что вы от меня-то хотите?
– Скажи мне заклинание, – последовал ответ.
– Вы забыли сказать «пожалуйста», – хмыкнула Анна.